|
ПОЧЕМУ НЕ ВСЕ ВИДЯТ АНГЕЛОВ
|
ZAKAJ VSI NE VIDIJO ANGELOV
|
|
Геннадию Комарову
|
Genadiju Komarovu
|
|
Ангелы так быстро пролетают –
Глаз не успевает их понять.
Блеск мгновенный стену дня взрезает,
Тьма идет с иглою зашивать.
Вечность не долга. Мигнуло тенью
Что-то золотое вкось.
Я за ним. Ладонями глазными
Хлопнула. Поймала, удалось.
А если ты замрешь, вращаясь
На острие веретена –
То Вечность золотой пластинкой
Кружится. Взмах – ее цена.
И если ангел обезьяной
Сидит на ямочке плеча,
То нет плеча и нет печали,
Нет ангела – одна свеча.
1996
|
Angeli letijo tako hitro –
Oko jih ne more uzreti.
Blesk trenutka zareže v steno dneva,
Tema pride s šivanko, da jo zašije.
Večnost ni dolga. V trenu sence
Nekaj zlatega poševno.
Sledim mu. Z očesnimi dlanmi sem
Plosknila. Uzrla, uspelo mi je.
A če zamreš, ko se vrtiš
Na ostrini vretena –
To je Večnost, ki na zlati plošči
Kroži. Vzmah – njena cena.
In če je angel opica,
Ki sedi na jamici ramena,
Potem ni ne ramena ne žalosti,
Ne angela – le sveča.
|
|
ПОМИНАЛЬНАЯ СВЕЧА
|
SPOMINSKA SVEČA
|
|
Я так люблю огонь,
Что я его целую,
Тянусь к нему рукой
И мою в нем лицо,
Раз духи нежные
Живут в нем, как в бутоне,
И тонких сил
Вокруг него кольцо.
Ведь это дом их,
Скорлупа, отрада,
А все другое
Слишком грубо им.
Я челку подожгла,
Ресницы опалила,
Мне показалось – ты
Трепещешь там в огне.
Ты хочешь, может быть,
Шепнуть словцо мне светом,
Трепещет огонек,
Но только тьма во мне.
1998
|
Ogenj tako ljubim,
Da ga poljubljam,
K njemu iztezam roko
In v njem umijem obraz,
Nežni duhovi
Živijo v njem, kakor v popku,
In pretanjene sile
So prstan, ki ga obdaja.
To je njihov dom,
Zavetje, tolažba,
Kajti vse drugo
Je pregrobo zanje.
Zažgala sem lase,
Osmodila trepalnice,
Zazdelo se mi je,
Da ti trepetaš tam v ognju.
Morda mi želiš
Zašepetati besedico svetlobe,
Plamenček trepeta,
Toda v meni je le tema.
|
|
***
|
***
|
|
Тише! – ангелы шепчутся – тише!
Я вот-вот, вот сейчас услышу.
Просто дождь чмокает крышу –
Кап на кап. Адонаи. Эль.
Да подол подбирает выше
И по стенке шаркает ель.
Нет – это ангельских крыльев
Легкая давка. Пожар.
Сто хористов. Дзэн. Элохим.
Нет! Это все-таки дождь,
Влажный в сердце удар,
Передается мне с ним
От ангелов – слезный дар.
1989
|
Tiše! – šepetajo angeli – tiše!
Poslušam, in glej, zdaj sem zaslišala.
Preprosto dež poljublja streho –
Kaplja na kapljo. Adonai. El.
Da pristrešek zbira višje
In po steni drsa jelka.
Ne – to angelskih kril
Lahkoten je drenj. Požar.
Sto zboristov. Zen. Elohim.
Ne! Vse to je le dež,
Vlažen udarec v srce,
S katerim mi angeli
Predajajo – dar solza.
|
|
ВАЛААМ
|
VALAAM[1]
|
|
Ю. Кублановскому
|
J. Kublanovskomu
|
|
На колокольне так легко,
На колокольне далеко
И виден остров весь.
И мы с тобой не на земле,
Не в небе – нет,
А здесь –
Там, где и должто бы свой век Поэту и провест –
Где слышно пение калек
И ангельскую весть.
1982
|
Z zvonika je tako lahko,
Z zvonika je na daleč
Viden ves otok.
In mi s teboj nismo na zemlji,
Niti na nebu – ne,
Ampak smo zdaj –
Tam, kjer bi moral poet preživeti
svoj vek –
Kjer slišiš petje pohabljenih
In angelsko vest.
|
|
В ПОЛУСНЕ
|
V POLSNU
|
|
Оплели меня легкие сны, оплели,
Нежной цепкой тугой повиликой под кожу вросли.
Я проснусь, поищу третий бок,
Плеть с виска сорву, белый цветок.
В полусне становлюсь я простой, шаровидной.
То стою на мысу, то латыни глаголы учу.
На серце – крест, на животе – звезду Давида,
И листья клевера – под ложечкой черчу.
1982
|
Ovili so me lahni sni, ovili,
Z nežno oprijemajočim čvrstim bršljanom so se vrasli pod kožo.
Prebudila sem se, da poiščem tretji bok,
Bič je s sencà odtrgal beli cvet.
V polsnu sem postala preprosta, kroglolika,
Zdaj stojim na rtu, zdaj se učim latinske glagole.
Na srce – križ, na telo – Davidovo zvezdo,
In deteljine liste – rišem pod žličko.
|
|
КРЕЩЕНИЕ ВО СНЕ
|
KRSTITEV V SNU
|
|
Светлая ночь. Меня окрестили во сне.
Золотой священник главу покропил.
Мнится ли, мерещится мне?
Только крещальная лилась вода.
Может быть, звезды меня крестили?
(Близко трепещут, дрожат в окне.)
И светляка на забытой могиле,
Чисто горящего, тоже во сне.
Хоть я когда-то крестилась в огне,
Но растворенное сердце забыло
Прежнюю милость, и славу, и силу:
Все же очистись, омойся, как все.
Звезды качаются, в земле скользя,
Поп золозой исчезает вдали,
Тихо подземные льются ключи,
Вины, заботы мои унося.
1991
|
Jasna noč. Krstili so me v snu.
Zlati duhovnik mi je pokropil glavo.
Mar se zdi, da se mi sanja?
Samo krstna voda se je zlila.
Je mogoče, da so me krstile zvezde?
(Blizu trepetajo, drhtijo v oknu.)
In kresnica na pozabljenem grobu,
Čisto žareča, prav tako v snu.
Čeprav sem bila nekoč krščena v ognju,
A razpuščeno srce je pozabilo
Prejšnjo milost in slavo in moč:
Vendar se je to očistilo, izmilo, kakor vse.
Zvezde migljajo, drsijo v zemljo,
Zlati pop izginja v daljavi,
Tiho tečejo podzemni studenci,
Odnašajo moje krivde, skrbi.
|
|
ПОПУГАЙ В МОРЕ
|
PAPAGAJ V MORJU
|
|
Вот после кораблекрушенья
Остался в клетке попугай.
Он на доске плывет – покуда
Не заиграет океан.
Перебирает он слова,
Как свои шелковые перья,
Упустит – и опять поймает,
Укусит и опять подбросит.
Поет он песню о мулатке
Иль крикнет вдруг изо всей мочи
На самом на валу, на грубне,
Что бедный попка водки хочет.
И он глядит так горделиво
На эту зыбкую равнину.
Как сердце трогает надменность
Существ беспомощных и слабых.
Бормочет он, кивая:
Согласен, но, однако …
А впрочем, вряд ли, разве,
Сугубо и к тому же …
На скользкой он доске
Сидит и припевает,
Бразилия, любовь
Зажаты в желтых лапах,
Косит он сонным глазом,
Чтоб море обмануть:
Год дэм! … В какой-то мере
И строго говоря …
А волны все темней и выше,
И к ночи океан суровей,
Он голову упрячет в перья
И спит с доверчивостью детской.
И растворяет тьма глухая
И серый океан косматый
Комочек красно-золотистый,
Зеленый и голубоватый.
1985
|
Glej, po brodolomu
Je ostal papagaj v kletki.
Plove na deski – dokler
Se ne razigra Ocean.
Prebira besede
Kakor svoje svileno perje,
Izpusti jih – in spet ujame,
Kavsne – in spet odvrže.
Poje pesem o mulatki
Ali nenadoma kriči na vso moč
Na samem grebenu vala –
Da uboga para hoče vodko.
In gleda tako ošabno
Na to zibajočo se gladino.
Kako prevzetnost nemočnih
In slabotnih bitij gane srce.
Mrmra, kimajoč z glavo:
Soglašam, in vendar …
Sicer … težko … mar …
Dvojno … In k temu še …
Na spolzki deski
Sedi in prepeva,
Brazilijo, ljubezen
Stiska v žoltih krempljih.
Škili z zaspanim očesom,
Da bi preslepil morje:
Prekleto! … do neke mere,
In strogo rečeno …
Toda valovi so vse temnejši in višji
In ko se ocean ponoči razdivja,
Skrije glavo v perje
In spi z otroško lahkovernostjo.
In gluha tema in sivi ocean
Razpustita skuštrano
Kepico, rdečkasto-zlato,
Zeleno in modrikasto.
|
|
НИКТО НЕ ЗАМЕТИЛ
|
NIHČE NI OPAZIL
|
|
Простая ночь свечей и слез,
Пусть люди спали, ангелы метались
И спрашивали: вправду удалось?
Вы не ошибились? Вам не показалось?
“Клянусь, что на земле в реторте тесной слов
Вода с огнем сегодня повенчались”.
Как волновались небеса
И как вскипало море снов –
Вода с огнем, слиясь, преображались,
В бутылках круглых русских слов
Печально-долго целовались.
1998
|
Preprosta noč sveč in solza,
Naj so ljudje spali, angeli so vrveli
In spraševali: je resnično uspelo?
Se niste zmotili? Se vam ne zdi?
»Prisežem, da sta se na zemlji v tesni retorti besed
Voda in ogenj danes poročila«.
Kako so vzvalovala nebesa
In kako je vzkipelo morje snov –
Voda se je z ognjem zlila, preobrazila,
V okroglih buteljkah ruskih besed
Sta se žalostno-dolgo poljubljala.
|
|
***
|
***
|
|
То, чего желали души, –
То сбилось –
Морем крови прямо в уши
Пролилось.
Жизнь стала тоньше, дуновенней
И невозможней, чем была.
Чтоб хаоса на испугалась,
Кругом стояли зеркала,
В них отражались мрак и пламень,
Над мертвой пропастью полет,
Но бездна бездну не узнает,
Как человек не узнаёт.
1992
|
To, kar so si želele duše, –
To se je izpolnilo –
Morje krvi se je naravnost v ušesa
Prelilo.
Življenje je postalo tanjše, prepišno
In nezmožno biti, kakor je bilo.
Da bi se kaosa ne ustrašili,
So okrog postavili ogledala,
V njih se zrcalita tema in plamen,
Nad mrtvim prepadom polet,
Toda brezno brezna ne spozna,
Kakor ga ne spozna človek.
|
|
***
|
***
|
|
Жизнь – это тёмная прореха,
И только нитью золотою
Отмечены души движенья,
То она прыгает чрез пропасть,
То прямо в бездну оборвется.
От всей парчовой, всей багряной
Судъбы богатой остается
Висящая в тьме над нами
Одна изнанка – с золотыми
Бессмысленными узелками.
1997
|
Življenje je temen razporek,
In samo z zlato nitjo
So označeni gibi duše.
Zdaj skoči čez prepad,
Zdaj naravnost v brezno strmoglavi.
Od vse brokatne, vse škrlatne
Bogate usode ostane
Viseča v temi nad nami
Narobe obrnjena stran – z zlatimi
Nesmiselnimi zankami.
|
|
***
|
***
|
|
Ой-ой-ой!
Я боюсь сидеть на стуле –
Потому что он висит
Над зияющею бездной.
Ай-ай-ай!
Я боюсь летать на ступе –
Потому что я люблю
Быть притянутой к ладони
Тяготения и презрения.
1992
|
Oh, oh, oh!
Bojim se sedeti na stolu –
Ker visi
Nad odprtim breznom.
Ah, ah, ah!
Bojim se leteti na stupe –
Ker ljubim
Biti pripeta na dlan
Težnosti in prezira.
|
|
***
|
***
|
|
Стамбул не пал, не пал Константинополь,
А с грохотом расшибся третий Рим,
На дне морей, под изумрудной коркой
В его развалинах, в золе горим.
Проливов не видать, теперь уж это ясно,
На что они? На что мне Рим?
Мне мира мало, да и он опасен,
Он рухнул весь, мы в головне дрожим.
На что мне мир? Мне нужно только,
Чтоб ангелы не слышали меня,
Все ж слушая, и всхлипывали горько,
Подглазья синевою затемня.
1996
|
Istanbul ni padel, ni padel Konstantinopel,
Toda s truščem se je razbil tretji Rim,
Na dnu morja, pod smaragdno skorjo
V njegovih razvalinah, v pepelu tlimo.
Prelivov ni videti, zdaj je to že jasno,
A kaj so oni? Kaj je meni Rim?
Moj svet je majhen, pa še ta je nevaren,
Ves se je zrušil, mi trepetamo v ogorku.
A kaj je meni svet? Potreben mi je samó,
Da bi me angeli ne slišali,
Vendar so vse poslušali in bridko vzdihovali,
Podočja so s sinjino potemnela.
|
|
МАЛЕНЬКАЯ ОДА К БЕЗНАДЕЖНОСТИ
|
MALA ODA K BREZUPNOSTI
|
|
“Душа моя скорбит смертельно”, –
Сказал Oн в Гефсиманской мгле.
Тоска вам серце не сжимала?
И безнадежность не ворчала,
Как лев на раненом осле?
И душу боль не замещала?
Так вы не жили на земле.
Младенцы в чревесах тоскуют
О том, что перешли границу
Непоправимо, невозвратно –
Когда у них склубились лица.
А мытарь с каждого возьмет
Обол невыносимой боли.
Пожалте денежку за вход –
И вы увидите полет
Орла и моли.
Моцарта кости в земле кочуют,
Флейты звенят в тепличном стекле,
Они погибели не чуют,
Они не жили на земле.
1997
|
»Moja duša je žalostna do smrti«, –
Je rekel On v getsemanski megli.
Vam ni tesnoba stisnila srca?
In brezupnost rjovela
Kakor lev na ranjenem oslu?
In duše zamenjala bolečina?
Potem niste živeli na zemlji.
Otroci v materinem telesu se žalostijo,
Ker so prestopili mejo,
Nepopravljivo, nepovratno –
Ko so se jim izoblikovali obrazi.
A cestninar bo izterjal od vsakogar
Obol neznosne bolečine,
Darujte novčič za vhod –
In videli boste let
Orla in molja.
Mozartove kosti v zemlji potujejo,
Flavte zvenijo v steklenem
rastlinjaku,
One pogibeli ne čutijo,
One niso živele na zemlji.
|
|
ТРАКТАТ О БЕЗУМИИ БОЖЬЕМ
|
TRAKTAT O BOŽJI NOROSTI
|
|
Бог не умер, а только сошел с ума,
Это знают и Ницше, и Сириус, и Колыма.
Это можно сказать на санскрите, на ложках играя,
Паровозным гудком, или подол задирая
(И не знают еще насельники рая).
Это вам пропищал бы младенец 6-мильярдний,
Но не посмеет, сразу отправят обратно.
Но на ком же держатся ночи, кем тянутся дни?
Кто планет и комет раздувает огни?
Неужели ангелы только одни?
Вот одни, как бухгалтер, не спит, все считая
Мириады, молекулы. Только затея пустая.
И другой, подхвативши под руку птицу,
Скачет, смеется и странно резвится …
Может, и ангелы?
Подкожной безуминкой вирус и в солнце и в сердце.
Если вся тварь обезумела, Творцу никуда уж не деться.
Мира лопнула голова.
Холодно стало в раю.Морды кажут слова,
Их пропитанье – дурная трава.
И только надежда на добротолюбие тех,
Кто даже безумье священное стиснет в арахис-орех.
1999
|
Bog ni umrl, samo zmešalo sem mu je.
To vedo tako Nietzsche kot Sirius in Kolima.[2]
To je mogoče izreči v sanskrtu, z igranjem na žlice,
S parno piščaljo lokomotive ali s paranjem obrobe
(In vendar prebivalci raja tega še ne vedo).
To bi vam začivkal že 6-miljardni otrok,
Toda ne drzni si, naenkrat se bo obrnilo nazaj.
Na kom vendar že slonijo noči, za kom se iztezajo dnevi?
Kdo planetu in kometu razpihuje ogenj?
Ali je mogoče, da zgolj sami angeli?
Glej, nekateri so kot knjigovodja, ki ne spi, vse prešteje,
Miriade, molekule. Le snovanje je prazno.
In drugi, ki je vzel pod roko ptico,
Skače, se smeje in je čudno razposajen …
Je mogoče, da tudi angeli?
Podkožni virus norosti tako v soncu kot v srcu.
Če so vsa ustvarjena bitja znorela, Stvarnik že nima kam.
Svet je izgubil glavo.
V raju je zavel hlad. Gobci izrekajo besede,
Njihova hrana je slaba trava.
In edino upanje je v dobrotoljubje tistih,
Ki celó posvečeno norost stisnejo v arašidov oreh.
|
|
ТОЛКОВАНИЕ ПСАЛМА
|
RAZLAGA PSALMA
|
|
“Однажды сказал Бог,
И дважды я услышал это”.
Пс. 61.12
“Однажды сказал Бог,
И дважды я услышал это”.
Разве же человек –
Подобие горного эха?
И в силе Бог сказал,
Но и в милости прорек Господь.
Надобно это слово
Надвое расколоть,
Иначе мы не услышим,
Иначе мы не поймем,
Это как солнце в бурю,
Или как шепот в гром,
Который, как круглое слово,
Катится в небе в грозу …
Так над колодцем ребенка
Держит сестра на весу.
2001
|
»Enkrat je Bog rekel,
In dvakrat sem to slišal.«[3]
Ps 61,12
»Enkrat je Bog rekel,
In dvakrat sem to slišal.«
Je mar vendar človek –
Podoba gorskega odmeva?
In v moči je Bog rekel,
A je Gospod tudi v milosti napovedal.
To besedo potrebujemo,
Razklano na dvoje.
Sicer bi je ne slišali,
Sicer bi je ne razumeli,
Je kakor sonce v viharju
Ali kakor šepet v gromu,
Ki se kakor okrogla beseda
Kotali na nebu v hudi uri …
Kakor drži sestra otroka,
visečega nad vodnjakom.
|
|
***
|
***
|
|
Шестов мне говорит: не верь
Рассудку лгущему, верь яме,
Из коей Господу воззвах,
Сочти Ему – в чем Он виновен перед нами.
Я с Господом в суд не пойду,
Хотя бы Он … Наоборот –
Из ямы черной я кричу,
Земля мне сыплет в рот.
Но ты кричи, стучи, кричи,
Не слыша гласа своего, –
Услышит Он в глухой ночи –
Ты в яме сердца у Него.
1994
|
Šestov mi pravi: ne veruj
Lažnivemu razumu, veruj globočini,
Iz katere sem klical h Gospodu,
Premisli o Njem – v čem je On kriv pred nami.
Jaz z Gospodom ne pojdem na sodbo,
Čeprav bi On … Nasprotno –
Iz črne globočine kričim,
Zemlja se mi siplje v usta.
Ti le kriči, trkaj, kriči,
Čeprav ne slišiš svojega glasu, –
Ga bo slišal On v gluhi noči –
Ti si v globočini Njegovega srca.
|
|
СОЗВЕЗДИЕ ЛЕБЕДЯ ИЛИ СНЯТИЕ С КРЕСТА
|
OZVEZDJE LABODA ALI SNEMANJE S KRIŽA
|
|
(небесное и незавершённое)
|
(nebeško in nedokončano)
|
|
Я смотрела на звезду, понимая
Что между нами длинный канал.
Руки поднять и скользить туда, где она, сияя,
Нервничает, как ночной вокзал.
Пока я смотрела – небосвод кружился
И качнулся, сдвинув на пядь её,
Она была позвонком предвечного
Горнего ледяного распятия.
Млечный полог чуть колыхался – там какие-то тени
Из крыльев лебяжьих гвозди, плача, тянули.
Но вдруг замерли, оцепенели,
Все в полёте чрез чёрное небо уснули.
Называли ведь «Лебедь», но это ли птица?
Руки надломлены… Глуха высота.
Начинается – но века оно длится –
В скорбном небе – снятие со креста.
|
Motrila sem zvezdo uvidevajoč,
Da je med nami dolg preliv.
Roki dvigniti in drseti tja, kjer ona žari,
Živčno utriplje kakor nočni kolodvor.
Medtem ko sem motrila – se je nebesni svod vrtel
In se zibal, jo premikal za ped,
Bila je vretence večnega
Visokega ledenega razpela.
Mlečni baldahin se komaj maje – tam so neke sence
Iz labodjih kril izvlekle žeblje jokajoč.
Toda nenadoma so zamrle, odrevenele,
Vse v poletu čez črno nebo je usnulo.
Imenovali so ga pač »Labod«, toda mar je to ptica?
Zlomljeni roki … Gluha višina.
Začenja se – vendar bo trajalo veke –
Na žalostnem nebu – snemanje s križa.
|
|
ПАСХАЛЬНЫЙ ОГОНЬ
|
PASHALNI OGENJ
|
|
Когда во Гроб нисходит
Огонь святой, текучий,
Не жаля и не жжа, –
Тогда счастливые арабы
В нем моют руки и глаза.
Я бы хотела в нем уплыть –
Не рыбой,
Я бы хотела в нем летать –
Не птицей.
А просто слиться, раствориться.
Я стала б его грубой частью,
Которая, проснувшись, жжет.
2001
|
Ko se bo v Grob spustil
Sveti ogenj, tekoči,
Ki ne peče in ne žge, –
Tedaj bodo srečni Arabci
V njem umili roke in oči.
Hotela bi v njem plavati –
Ne kot riba,
Hotela bi v njem leteti –
Ne kot ptica.
Preprosto bi se zlila, razpustila.
Postala bi njegov grobi del,
Ki, prebujajoč se, žge.
|
|
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
|
ANGEL VARUH
|
|
Мук моих зритель,
Ангел-хранитель,
Ты ведь устал.
Сколько смятенья,
Сколько сомненья,
Слез наводненье –
Ты их считал.
Бедный мой, белый,
Весь как в снегу,
Ты мне поможешь.
Тебе – не смогу.
Скоро расстанемся.
Бедный мой, что ж!
Ты среди смертных
За гробом пойдёшь.
2003
|
Motrilec mojih muk,
Angel varuh,
Ti si vendar truden.
Koliko zmede,
Koliko dvomov,
Prelivanja solz –
Ti si jih štel.
Ubogi moj, beli,
Ves kakor sneg.
Ti mi boš pomagal,
Tebi – jaz ne morem.
Kmalu se razideva,
Beli moj, je pač tako.
Ti sredi smrtnih
Za krsto pojdeš.
|
